Церемония награждения прошла в Государственном театре наций, вели её соучредители фонда Евгений Миронов, Мария Миронова, Наталья Шагинян-Нидэм и Игорь Верник, а также известные артисты, попечители и друзья фонда Леонид Ярмольник, Ольга Остроумова, Вениамин Смехов, Авангард Леонтьев.
Во время спектакля, выходя на эту историческую сцену, я чувствовал, как она всасывает энергию и отдает. Выходя, здоровался с кем-то, ощущая странный поток. Именно сцена Большого — особенная, непростая.
Не только поэт в России больше, чем поэт: теперь, после премьеры "Нуреева" на исторической сцене Большого, и балет в России больше, чем балет. О событии, вошедшем в новейшую историю (не только театральную), – в двух главах: хроникально-документальной и художественно-публицистической.
Так, в частности, происходит во всех сценах, где есть цитаты из других балетов. В сцене, где персонажи, которые олицетворяют Нуреева в начале, танцуют с одинаково одетыми партнершами, проходят темы разных балетов. В хореографии на каждый балет дан намек в виде, например, самой характерной поддержки, которая тут же переходит в оригинальную хореографию. Если речь идет о «Спящей красавице», то это сцена, где принц и Аврора стоят друг напротив друга, она поднимает ногу вперед, еще как в «Спящей красавице», а дальше идет хореография Посохова. Так же, как, например, в «Щелкунчике» Вайнонен в арабеске оттаскивает балерину назад — в «Нурееве» он начинает оттаскивать ее назад, а потом начинается другая связка, в оригинальной хореографии.
В процессе работы у меня возникло большое уважение к артистам балета, отрабатывающим свои партии с утра и до ночи. Я приходил подготовленным, зная, как они все трудятся в поте лица. Если у кого-то не получалось, репетиция останавливалась. С начала декабря мы репетировали уже на сцене: утро-вечер. Между общими репетициями — еще у каждого с педагогом.
Партию Нуреева танцуют в очередь три солиста: на сайте Ballet Magazine можно прочесть колонку Игоря Цвирко, который должен был танцевать в третьем составе июльского блока спектаклей, а в декабре, когда "Нурееву" отвели всего два вечера, смог сделать это только на прогоне. 9 декабря Нуреевым был Владислав Лантратов, я посмотрел спектакль 10 декабря, когда танцевал Артем Овчаренко. Наверняка, рисунок роли у каждого исполнителя свой, я не могу сравнивать, да и в классическом балете (равно как и в современном танце) совсем не специалист. Возможно, в открывающем второе действие эпизоде "Гран-гала", где Нуреев – уже звезда, ревнивая, капризная, вторгающаяся в танец учеников и потенциальных соперников, разражающаяся отборным англоязычным матом в адрес кордебалета (Большой стыдливо погасил электронные субтитры, оставив даже нормативный перевод спича – "Засранцы! Пидоры толстожопые!.." – только в буклете), другой артист (особенно драматический) был бы злее и убедительнее, но вообще Овчаренко играет (слово "танцует" здесь было бы бедным) замечательно. В его версии Руди – стремительный, невесомый принц-щелкунчик, вдруг, как маленький Будда из фильма Бертолуччи, осознавший, что смертен. Любопытный первооткрыватель самого себя, собственного тела и духа.
У меня было много сомнений и мыслей по поводу сегодняшнего прогона. Стоило ли идти на этот шаг и проходить спектакль, зная, что полноценного выступления у меня не будет, зная, что зритель, ради которого делают спектакли, не увидит «Нуреева» в моем исполнении. Существуют и нерешенные проблемы со здоровьем. Но всё это неважно, когда ты проникся душой и сердцем к этому творению настолько, что другого решения быть и не могло. Я решил проходить прогон, потому что этот спектакль создали замечательные люди, которые искренни и чисты в своем отношении к искусству. Я мечтал сыграть Рудольфа Нуреева в кино. Не получилось. Надеялся, что станцую его в балете. Но и здесь была неувязка. Всё же свой прогон я готов пройти. Будут ли спектакли в будущем, не знает никто. Возможно, это единственный шанс выступить в этой роли».
Конечно, не обошлось и без небольших накладок. Был момент, когда артист балета, опуская из поддержки партнершу, случайно задел меня по лицу. Несколько раз во время спектакля отказывал микрофон. Но у нас миманс — человек 100, кордебалет. И не монтировщики, а артисты работают, иногда даже случайно сбивают решетками. Но это всё ерунда, когда видишь, что рядом — артисты балета с разорванными связками.
Репетиции — по пригласительным. Премьеры — по паспортам и добытым всеми правдами и неправдами билетам. Говорят, что за билетами стояли ночами и сами страждущие, и добровольные помощники страждущих, и еще какие-то неизвестные энтузиасты. Каким образом в день премьеры эти энтузиасты ухитрялись продавать с рук билеты по 20 тыс. рублей и на чьи паспорта? Неведомо.
У меня — разные образы, всё первое отделение я на сцене. Четыре костюма, переодевания почти как у Райкина. Умение работников Большого помочь моментально переодеться за кулисами, среди актеров миманса, готовящихся к выходу, раздеть, одеть, и еще на все пуговицы застегнуть, вызывает подлинное восхищение. После спектакля я им отдал цветы.
Игорь Верник семья дети жена. Новые подробности.
Да, в текстах Серого возникает фраза, звучащая до боли актуально именно сейчас. Сексот информирует невидимую властную клику о побеге артиста: "У Нуреева в Советском Союзе остались: в городе Уфе отец, начальник отдела безопасности завода, мать, пенсионерка. Две сестры также проживают в Уфе, третья – в Ленинграде". Тут невозможно не думать, хотя такой смысл точно изначально не закладывался, о родителях Кирилла Серебренникова в Ростове-на-Дону, с которыми он лишен возможности встретиться. И трудно не ненавидеть тех серых, что развалились в креслах Большого. Надо, что ли, учиться гуманности у Серебренникова, мудрого человечного автора, который придумал этот спектакль вовсе не о бунтаре и тоталитарном молохе.
Когда вещи уйдут с молотка, опустошенная сцена превратится в балетный зал Вагановского училища. В этой картине, "Улица Росси", человек от театра станет персонажем, обозначенным в либретто как Серый: текст читаемых им гнусных доносов ("сомнительный успех Нуреева, растиражированный многочисленными реакционными буржуазными газетенками, дал ему право игнорировать замечания и руководства Кировского театра, и товарища Богданова, ответственного сотрудника министерства культуры…" – уверен, что в этом стиле, в отличие от плотской фотографии Аведона, Мединский узнал любимые мотивы) звучит как обратная сторона патриотической песенной помпы, лающее прозаическое дополнение к той части партитуры, которую я бы назвал "оргией совка". Вообще, Демуцкий смело инкорпорирует в свою музыкальную ткань, похожую на мощный симфонический саундтрек байопика-блокбастера, самые разные произведения – вплоть до балетной классики Чайковского и Минкуса и барочной музыки (в эпизодах, посвященных Нурееву – танцующему королю). В "Улице Росси" возникает стилизация под советский "музыкальный ампир": хор официозных мужчин и дам в бархатных платьях цвета густой венозной крови исполняет "Песню о Родине" (на стихи Маргариты Алигер и Николая Тихонова) – часто заедая, как старая пластинка. Но первое появление Нуреева происходит, когда на стене балетного класса еще висит портрет Николая II. Тут уместно рассказать, как просто и сильно показывает Серебренников ту самую смену режимов и ситуаций – и то, что неизменно. Николай II висит рядом с портретом Вагановой; в течение всей второй картины завхоз-ветеран и пожилая техничка будут время от времени снимать портреты: за Николаем II свое более скромное место (от массивного холста с последним царем на стене останется белое пятно) займет изображение Ленина, ему на смену придет Сталин, а за ним – Хрущев. Только Ваганова останется неизменной.
Игорь Верник когда и где родился. Последние события.
Это часто случается с балетной музыкой в истории: есть великие балеты, поставленные совсем не на великую музыку. Так что в этом нет никакой катастрофы: это рабочий материал, который сделан удобно для авторов — хореографа и режиссера — и ими правильно использован. Поскольку музыка писалась по заказу авторов, это не тот случай, когда композитор [Илья Демуцкий] сел и написал балет, а потом стал предлагать его в театр. Ему была заказана именно эта работа именно этими авторами. Насколько я понимаю, прежде всего, режиссером, потому что, когда выпускалась первая работа Серебренникова и Посохова в Большом, «Герой нашего времени», то сначала для театра написал партитуру другой композитор. Серебренников сказал, что ему эта работа, уже готовая, не нравится, и привел Демуцкого как автора. Партитура «Героя нашего времени», кстати, абсолютно оригинальна с точки зрения языка, и она поэтому была сильно сложнее в постановочном плане — там есть очень неудобная для танцев музыка. А «Нуреев» написан по заказу, и это очевидно гораздо более служебная музыка.
«Нуреев» — классический балет, но построение сцен в нем не классическое. Артисты могут «держать точку», скажем, не на зрительный зал, а на задник или на одну из кулис — это уже не классическое построение. Кроме того, тут одновременно движутся несколько групп артистов, и они движутся несимметрично. В классическом балете строгая геометрия сцены, то есть центр сцены — это пересечение двух диагоналей и четырех прямых линий, есть также центр сцены по рампе. Здесь это все смещено, и рисунок спектакля очень нелинейный. А некоторые классические балетные комбинации, начавшись вполне академично, переходят к внутренней связке, совершенно не употребляющейся в классическом балете.
В следующей картине "Письмо к Руди" вместо Нуреева на сцене – безымянный герой, собирательный образ друга и ученика (10 декабря его танцевал Денис Савин, артист, которого даже такой невосприимчивый к танцевальному театру человек, как я, запомнил и полюбил по балетам Алексея Ратманского и "Ромео и Джульетте" Донеллана/Поклитару). И здесь текст, произносимый человеком от театра, звучит как трепетная музыка: это – письма Шарля Жюда, Манюэля Легри и Лорана Илера, написанные Нурееву из нашего 2017-го. Во втором действии эта сцена повторится зеркально: под письма "див" – Аллы Осипенко и Натальи Макаровой (одна уехала, другая осталась: "Рудик, очень жалко, что мы редко были связаны с тобой на сцене… Мы так вот и сидим на этой кухне, и что? Занимаемся воспоминаниями? Обидно…") – будет танцевать Екатерина Шипулина – резко, экспрессивно, трагично (9 декабря в этой партии была Светлана Захарова).
Отражения – ключевой структурный прием спектакля: годы ученичества на улице Росси обернутся нервическим выходом вспыльчивой звезды во втором акте, обнажение в студии Аведона – облачением в золотую парчу "Короля-Солнце", радостный джаз трансвеститов Булонского леса – декадентским гей-дивертисментом (под положенный на музыку "Пьяный корабль" Рембо) на архипелаге Галли. Там, в унаследованной от Леонида Мясина творческой резиденции, Нуреев, умерший от СПИДа в Париже 1992-го, провел несколько последних недель жизни.
Спектакль развивается поступательно, и второй акт мне кажется сильнее. В первом акте есть довольно очевидное решение с Нуреевым в балетном классе, затем — прямые иллюстрации с зачитыванием доносов в КГБ и телеграмм кагэбэшников, и они приведены во всей своей бюрократической красе, без всяких сокращений. А еще там есть перечисления лотов, потому что спектакль построен вокруг продажи имущества Нуреева после его смерти. Это костяк, на который нанизываются сцены из его прошлого. Лоты зачитываются тоже абсолютно достоверно: не просто «костюм Нуреева из балета „Спящая красавица“», а «бязь, шелк, стразы, ручная работа, вышивка» — текст тоже очень большой.
Следуя биографии Нуреева, мы оказываемся то в хореографическом училище, у балетных станков, то в театре, где слышим характеристики из личного дела не слишком благонадежного танцовщика. На заднике сцены — портрет Вагановой. Рядом — меняющиеся портреты правителей: императора Николая II, Ленина, Сталина, Хрущева.
Игорь Верник фото. Эксклюзив.
У меня сохранился целый том записок Кирилла, отдельная папка с замечаниями: где делать паузу, где действовать на собственное усмотрение, где слушать музыку. У нас была идеальная дисциплина: Кирилл просил только однажды, и все исполняли. Роль моя — с текстом еще и на английском и французском. Помогали и переводили профессионалы: Жанна Агалакова, корреспондент «Первого канала» в Нью-Йорке, американец Куинн, ставивший мне правильное произношение.
Танцовщик-беглец перепрыгивает решетки и оказывается в цветущем свободном краю, где светит яркое солнце, а молодые люди в красивых одеждах танцуют модные танцы. Герой сразу же становится среди них своим.
Но в завершение хроникально-документальной главы я хочу вспомнить 9 июля, вечеринку закрытия сезона в "Гоголь-центре", случившуюся на следующий день после отмены "Нуреева". Тогда Серебреников вместе с Ильей Демуцким и примкнувшим к ним Константином Богомоловым исполнил песню Аллы Пугачевой "Балет" и пошутил: "Я приехал со спектакля, которого не будет, на спектакль, которого не было (имея в виду "Сон в летнюю ночь" – по мнению Следственного комитета, "Сон…", на который выделялись бюджетные средства, никогда не был поставлен, притом что спектакль не только был на "Платформе" и номинировался на национальную премию "Золотая маска", но и идет до сих пор, уже на сцене "Гоголь-центра", которым Серебренников руководит с 2012 года. – РС). Но спектакль, которого не будет, все равно будет". Так и вышло. "Нуреев" есть, и он – забегая вперед – великолепен. А еще в ту июльскую ночь Серебренников сказал: "Все напасти проходят, сменяются режимы, сменяются ситуации, остается искусство". И в этом пророчестве невозможно сомневаться. Даже в нынешней ситуации. "Нуреев" стал третьим – после "Маленьких трагедий" в "Гоголь-центре" и оперы "Гензель и Гретель" в оперном театре Штутгарта – спектаклем, выпущенным уже после ареста его автора. "Ситуации" сменятся еще не раз, Мединского и Ко забудут, Серебренникова – никогда. Как не забыли опального беглеца из СССР Нуреева. Это не банальное самоутешение. Это элементарная формула, дважды два – четыре.
Игорь Верник видео. Новости к данному часу.